Памятники Льяловского Типа в Волго-Окском междуречье

В. П. ТРЕТЬЯКОВ

Наиболее подробно льяловская культура была описана в трудах А.Я. Брюсова и В.М. Раушенбах, по мнению которых она занимала во второй половине III и первой половине II тыс. до н. э. побережье верхнего течения р. Клязьмы. Основанием для выделения льяловской культуры послужило компактное расположение стоянок на довольно ограниченной территории, а также своеобразие керамики: льяловская культура характеризовалась наличием остродонных сосудов, изготовленных, по-видимому, ленточной техникой и украшенных ямочно-гребенчатым орнаментом. Наиболее типичными мотивами являются узоры из глубоких конических ямок, расположенных в шахматном порядке, сочетания рядов из ямок и полулунных вдавлений или поясков, оттиснутых гребенчатым штампом. Специфических типов орудий для льяловской культуры исследователями не выделено1. В начале 50-х годов археологи располагали материалами лишь семи-восьми стоянок на средней Клязьме, тогда как остальные неолитические памятники в Волго-Окском междуречье располагались далеко: или по берегам верхней Волги, в ее ярославском и костромском течениях, или по берегам р. Оки. Таким образом, создавалось впечатление, что неолитические поселения на Клязьме действительно представляют собой особую локальную группу.



Исследования последних лет выявили большое количество новых поселений, причисляемых к льяловской культуре. Среди них: 1-я и 2-я Звенигородские, Бережковская стоянка, поселение на оз. Тростенском2, образующие компактную группу в бассейне верхнего течения р. Москвы, которая смыкается с клязьминскими памятниками этой культуры, значительно расширяя ареал последней в западном направлении. Сюда же следует отнести и Щукинскую неолитическую стоянку на левом берегу р. Москвы3. О.Н. Бадер отмечает, что сосуды, обнаруженные на этом поселении, были полуяйцевидной формы, имели прямой венчик с чуть скошенным внутрь краем. Орнамент, состоящий из глубоких конических ямок, сочетавшихся с поясками или наклонно нанесенными оттисками гребенчатого штампа, покрывает всю поверхность сосуда.

К северу от р. Клязьмы в последнее время также стало известно несколько поселений с ямочно-гребенчатой керамикой льяловского типа. Это стоянка у дер. Сущево Талдомского района Московской обл., многослойное поселение Николо-Перевоз на р. Дубне, где льяловская культура представлена в нижнем горизонте культурного слоя, стоянка Сельцо на оз. Неро в Ярославской обл. и поселение у дер. Языково на р. Яхроме, нижний горизонт культурного слоя которого содержит керамику, близкую к льяловской 4. Кроме того, на территории Ярославской и Ивановской областей Д.А. Крайневым был исследован ряд ранненеолитических стоянок с керамикой льяловского типа (Золоторучье I, Коприно, Скнятино, Соболево)5. Эти памятники расширяют ареал льяловской культуры далеко на север от р. Клязьмы, вплоть до верхней Волги, где еще в 30-e годы были обнаружены неолитические поселения (Воятицы и др.), также близкие по материальной культуре к Льяловской стоянке 6.

К югу от р. Клязьмы находятся памятники, отличающиеся, по мнению А.Я. Брюсова и И.К. Цветковой, от льяловских по своему облику. Однако анализ материалов некоторых из них приводит к выводу об их значительном сходстве с последними. В области рязанского течения р. Оки следует указать на такие поселения, как Остров Соколка, Егорьевская стоянка, Красные Кусты, Шумашь и Маслово болото. На этих памятниках обнаружены фрагменты сосудов, по-видимому, остродонных, украшенных классическим ямочно-гребенчатым орнаментом. Узоры представляют собой сочетание конических ямок и поясков или рядов наклонно нанесенных оттисков гребенчатого штампа. Различия в орнаментации сосудов окских и льяловских поселений крайне незначительны.

Все это свидетельствует о том, что указанные выше окские ранненеолитические поселения родственны памятникам с берегов р. Клязьмы и должны быть объединены с ними в одну культуру.

В области нижнего течения Оки интерес представляют поселения, отнесенные И. К. Цветковой к первому этапу балахнинской культуры: стоянки Малоокуловская, Садовый бор, Щербинская, Гавриловна II и Линда, где сосуды, судя по описанию автора, «покрыты строго зональным ямочно-гребенчатым орнаментом». Наиболее распространенным элементом орнамента является глубокая коническая ямка (диаметр вверху 3-7 мм). Орнамент покрывает стенки сосудов полностью, от верха до дна. Орнаментальные рисунки несложны: полосы, образованные рядами круглых ямок, чередуются с рядами оттисков зубчатого штампа. Иногда оттиски зубчатого штампа образуют более сложный узор из наискось расположенных линий. Встречается зигзаг, образованный теми же оттисками короткого зубчатого штампа, или решетка пересеченных оттисков длинного зубчатого штампа. Нередко внутри ячеек такой решетки нанесены ямочные вдавления 7. Как видно из этого описания, орнаментация керамики указанных выше стоянок близко напоминает льяловскую. И. К. Цветкова делает совершенно верный вывод, замечая, что «описанная выше керамика имеет большое сходство с керамикой льяловокого типа», но, несмотря на это, она все же отрицает «льяловскую» принадлежность этих памятников, причисляя их к раннему этапу балахнинской культуры. Свое заключение И. К. Цветкова аргументирует тем, что на перечисленных выше памятниках, кроме льяловской, обнаружена «в небольшом количестве» и керамика более позднего (балахнинского) типа. Но, во-первых, не исключена возможность механического смешения материалов, а, во-вторых, вывод И. К. Цветковой о том, что из памятников типа Гавриловки II, Садового бора, Щербинской, Малоокуловской и Линды развилась культура более поздних балахниноких стоянок, совершенно не противоречит их «льяловской» принадлежности, если под льяловской культурой понимать тот общий субстрат, из которого впоследствии образовались различные варианты культуры волго-окской ямочно-гребенчатой керамики.

Таким образом, можно сделать заключение, что неолитические стоянки льяловского типа расположены не только на Клязьме, но и на берегах р. Москвы, в Верхнем Поволжье я на Оке в ее среднем и нижнем течении.

Теперь необходимо коснуться вопросов хронологии льяловских стоянок, предложенной в работах А. Я. Брюсова и В. М. Раушенбах. Первоначально была создана внешне стройная периодизация клязьминских неолитических стоянок, основанная на постепенном усложнении орнаментации сосудов и подкрепленная находками фатьяновского клиновидного топора на Гриднинской стоянке и волосовской керамики на поселении Большое Буньково, что дало авторам возможность синхронизировать памятники льяловской культуры с памятниками соседних археологических культур. А. Я. Брюсов и В. М. Раушенбах полагали, что наиболее древним поселением среди клязьминских неолитических стоянок является Льяловское поселение, датируемое серединой III тыс. до н. э., а самым поздним — стоянка Большое Буньково, содержащая в своем материале, кроме льяловской, волосовскую керамику и поэтому относящаяся ко второй четверти II тыс. до н. э. Однако эта периодизация была нарушена затем самим А. Я. Брюсовым в связи с его новыми раскопками на Льяловской стоянке 8, которую он датировал началом II тыс. до н. э., т. е. временем более поздним, чем эпоха существования таких стоянок, как Гриднинская и ряд других, отнесенных им ранее к периоду, следующему за временем существования Льяловской стоянки. В своих заключениях А. Я. Брюсов основывался на находках шлифовальных плит, значительном количестве черепков с ямочным орнаментом, а также на находках ряда кремневых орудий (наконечники стрел листовидной и ромбовидной формы), которые «можно отыскать в любой обширной коллекции со стоянок других неолитических культур». Грубые пикообразные орудия А. Я. Брюсов рассматривал как заготовки для обработки их шлифовкой.

Эти выводы А. Я. Брюсова относительно позднего возраста Льяловской стоянки вызывают сомнения. Ведь способ обработки мягких пород камня шлифовкой был известен еще со времен палеолита; что касается тезиса о «пиках» как о заготовках для дальнейшей обработки их шлифовкой, то он подкрепляется лишь единственным фактом совместного залегания шлифовальной плиты и одного орудия этого типа. Трудно согласиться и с тем, что большой процент ямочного орнамента свидетельствует о принадлежности украшенной им посуды к эпохе развитого неолита. Дело здесь не в соотношении ямок (оно приблизительно одинаковое), а в количестве элементов орнамента и орнаментальных мотивов. На керамике поздних стоянок Их неизмеримо больше. Например, на поселении Выселки насчитывается 12 элементов орнамента и более 25 орнаментальных мотивов, тогда как на Льяловской стоянке — соответственно 8 и 12. Хотя наличие на Льяловской стоянке ретушированных кремневых орудий (наконечников стрел, скребков), как справедливо отмечал А. Я. Брюсов, действительно свидетельствует против исключительной древности памятника, следует помнить, что на стоянке найдены и грубые (нуклеусы, резцы, примитивные рубящие орудия, т.е. изделия, не характерные для памятников развитого неолита. Все это говорит об относительной древности Льяловской стоянки, которую мы склонны отнести к ранней поре неолита.

Отстаивая древний возраст Льяловской стоянки, хочется все же выразить сомнение в верности существующей периодизации клязьминских памятников. Поздняя их дата (вторая четверть II тыс. до н. э.) установлена по находкам волосовской керамики в культурном слое поселения Большое Буньково, содержащем льяловскую керамику. Но совместное залегание двух комплексов не обязательно свидетельствует об их одновременности, тем более, что встреченная там льяловская керамика относится к раннему типу 9 и не может быть синхронной более поздней волосовской керамике. Таким образом, второй четвертью II тыс. до н. э. должен датироваться лишь второй этап заселения стоянки Большое Буньково, когда здесь жили древние волосовцы, а первый этап — время существования здесь льяловского населения — должен быть значительно удревнен и, по всей видимости, сближен со временем Льяловской стоянки.

Нельзя считать серьезной опорой при создании периодизации клязьминского неолита и Гриднинскую стоянку, датированную по находке в культурном слое обломка каменного тесла, сходного, по мнению А. Я. Брюсова, с фатьяновскими «клиньями»10, поскольку хронология фатьяновской культуры в настоящее время твердо не установлена, и заключения, основанные на обломке одного орудия, не убедительны.



Гораздо большее значение при датировке льяловских стоянок приобретает стоянка у Бисерова озера, содержащая два комплекса керамики: льяловскую и днепро-донецкую, причем последняя залегала выше по склону берега озера и, как отмечает М. Е. Фосс, являлась более поздней, поскольку геологические наблюдения дают основания утверждать, что первоначально берег озера был заселен древними льяловцами 11. Поскольку днепро-донецкая культура датируется IV—III тыс. до н. э., льяловская керамика на стоянке Бисерово озеро не может быть моложе этого времени. Наличие многих общих черт в материальной культуре льяловских памятников на Клязьме, Оке и в Поволжье свидетельствует об их относительной синхронности, а это дает право предположить, что рассмотренные выше стоянки датируются приблизительно IV, быть может, III тыс. до н. э. и являются наиболее древними памятниками в Волго-Окском междуречье.

По-видимому, первоначальный район обитания льяловских племен включал в себя верховья р. Клязьмы, Москвы-реки и, возможно, прилегающие территории, так как именно здесь обнаружено наибольшее количество компактно расположенных льяловских памятников и встречены наиболее древние типы орудий — резцы, наконечники стрел из пластин, примитивные нуклеусы, грубые рубящие орудия (стоянки Льяловская I, Звенигородские, Сущево и др.). Остальные льяловские поселения, как правило, располагаются цепочкой вдоль берегов основных водных магистралей этой территории — рек Волги и Оки, отражая тем самым процесс расселения льяловских племен.

1 А. Я. Брюсов. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху. М., 1952, стр. 46—50; В. М. Раушенбах. Неолитические стоянки верхней Клязьмы.— Труды ГИМ, вып. 22, 1953, стр. 7—18.

2 Ю. А. Краснов, Н. А. Краснов. Новые памятники льяловской культуры.— СА, 1959, №1, стр. 249—253; И. Г. Розенфельдт. Неолитические стоянки на Тростенском озере.— КСИА, вып. 97, 1964, стр. 104—106.

3 О. Н. Бадер Материалы к археологической карте Москвы и ее окрестностей.— МИА, № 7, 1947, стр. 121—122.

4 В. М. Раушенбах. Древнейшая стоянка льяловской культуры.— СА, 1964, № 2, стр. 188—191; он же. Фатьяновское погребение «а неолитической стоянке Николо-Перевоз. — Труды ГИМ, вып. 37, 1960, стр. 28 сл.; О. С. Гадзяцкая. Стоянка Сельцо на оз. Неро.— КСИА, вып. 97, 1964, стр. 107—112; Б. С. Жуков. Теория хронологических и территориальных модификаций некоторых археологических культур Восточной Европы по данным изучения керамики.— Этнография, № 1, 1929, стр. 66, 69.

5 Д. А. Крайнов. Некоторые спорные вопросы древнейшей истории Волго-Окского междуречья.— КСИА, вып. 97, 1964, стр. 6.

6 М.В. Воеводский, А.В. Збруева. Работы на строительстве Ярославской гидроэлектростанции (Средволгострой). Участок по р. Шексне.— ИГАИМК, вып. 109, 1935, стр. 120—124 и др.

7 И. К. Цветкова. Стоянки балахнинской культуры в области нижнего течения Оки.— МИА, № 110, 1963, стр. 57.

8 А. Я. Брюсов. Льяловская стоянка на р. Клязьме в Московской обл.— СА, 1960, № 3, стр. 277—282.

9 А. Я. Брюсов. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху, стр. 48.

10 Там же, стр. 47.

11 М. Е. Фосс. Неолитическая стоянка Бисерово озеро.— КСИИМК, вып. 75, 1959, стр. 26—39.